Есть стихи, в которых любовь звучит не как признание — а как мольба, обращённая сквозь время и пространство. В них нет места случайности, потому что каждое слово — попытка вернуть дыхание, смысл, жизнь.

А.Ф.

Назначь мне свиданье на этом свете.
Назначь мне свиданье в двадцатом столетье.
Мне трудно дышать без твоей любви.
Вспомни меня, оглянись, позови!

Назначь мне свиданье в том городе южном,
Где ветры гоняли по взгорьям окружным,
Где море пленяло волной семицветной,
Где сердце не знало любви безответной.

Ты вспомни о первом свидании тайном,
Когда мы бродили вдвоем по окраинам,
Меж домиков тесных, по улочкам узким,
Где нам отвечали с акцентом нерусским.

Пейзажи и впрямь были бедны и жалки,
Но вспомни, что даже на мусорной свалке
Жестянки и склянки сверканьем алмазным,
Казалось, мечтали о чем-то прекрасном.

Тропинка все выше кружила над бездной…
Ты помнишь ли тот поцелуй поднебесный?..
Числа я не знаю, но с этого дня
Ты светом и воздухом стал для меня.

Пусть годы умчатся в круженье обратном
И встретимся мы в переулке Гранатном…
Назначь мне свиданье у нас на земле,
В твоем потаенном сердечном тепле.

Друг другу навстречу по-прежнему выйдем,
Пока еще слышим,
Пока еще видим,
Пока еще дышим,
И я сквозь рыданья
Тебя заклинаю: назначь мне свиданье!

Назначь мне свиданье, хотя б на мгновенье,
На площади людной, под бурей осенней,
Мне трудно дышать, я молю о спасенье…
Хотя бы в последний мой смертный час
Назначь мне свиданье у синих глаз.

МАРИЯ ПЕТРОВЫХ
1953 г

Борис Рыжий — поэт, у которого боль и нежность идут рука об руку. В его стихах слышны звон трамваев и шорох уральских дворов, и в то же время — тоска по утраченной чистоте, по той любви, что всегда чуть дальше вытянутой руки. Он писал о дружбе, о первых поцелуях, о случайных встречах в дымных подъездах — и умел превращать всё это в строки, от которых щемит сердце.

Рыжий не украшал действительность, но умел находить в ней ту тонкую искру красоты, которая делает жизнь значимой, даже если завтра всё рушится. Его лирика — это исповедь поколения, но и откровенный разговор с каждым, кто когда-либо чувствовал, что счастье живёт рядом с потерей.

Над домами, домами, домами

Над домами, домами, домами
Голубые висят облака —
Вот они и останутся с нами
На века, на века, на века.

Только пар, только белое в синем
Над громадами каменных плит...
Никогда никуда мы не сгинем,
Мы прочней и нежней, чем гранит.

Пусть разрушатся наши скорлупы,
Геометрия жизни земной —
Оглянись, поцелуй меня в губы,
Дай мне руку, останься со мной.

А когда мы друг друга покинем,
Ты на крыльях своих унеси
Только пар, только белое в синем,
Голубое и белое в си...

1995 г

* * *

Мне не хватает нежности в стихах

Мне не хватает нежности в стихах,
а я хочу, чтоб получалась нежность —
как неизбежность или как небрежность.
И я тебя целую впопыхах.
О муза бестолковая моя!
Ты, отворачиваясь, прячешь слезы.
а я реву от этой жалкой прозы,
лица не пряча, сердца не тая.
Пацанка, я к щеке твоей прилип.
Как старики, как ангелы, как дети,
мы будем жить одни на целом свете.
Ты всхлипываешь, я рифмую «всхлип».
1999 г.

* * *

Осыпаются алые клёны

Осыпаются алые клёны,
полыхают вдали небеса,
солнцем розовым залиты склоны —
это я открываю глаза.
Где и с кем, и когда это было,
только это не я сочинил:
ты меня никогда не любила,
это я тебя очень любил.
Парк осенний стоит одиноко,
и к разлуке и к смерти готов.
Это что-то задолго до Блока,
это мог сочинить Огарёв.
Это в той допотопной манере,
когда люди сгорали дотла.
Что написано, по крайней мере
в первых строчках, припомни без зла.
Не гляди на меня виновато,
я сейчас докурю и усну —
полусгнившую изгородь ада
по-мальчишески перемахну.

Не покидай меня

Не покидай меня, когда
горит полночная звезда,
когда на улице и в доме
всё хорошо, как никогда.
Ни для чего и низачем,
а просто так и между тем
оставь меня, когда мне больно,
уйди, оставь меня совсем.
Пусть опустеют небеса.
Пусть станут чёрными леса.
пусть перед сном предельно страшно
мне будет закрывать глаза.
Пусть ангел смерти, как в кино,
то яду подольёт в вино,
то жизнь мою перетасует
и крести бросит на сукно.
А ты останься в стороне —
белей черёмухой в окне
и, не дотягиваясь, смейся,
протягивая руку мне.
2000 г.

* * *

Начинается снег

Начинается снег, и навстречу движению снега
поднимается вверх — допотопное слово — душа.
Всё, — о жизни поэзии, о судьбе человека
больше думать не надо, присядь, закури не спеша.
Закурю, да на корточках, эдаким уркой отпетым,
я покуда живой, не нужна мне твоя болтовня.
А когда после смерти я стану прекрасным поэтом,
для эпиграфа вот тебе строчки к статье про меня:
Снег идет и пройдет. И наполнится небо огнями.
Пусть на горы Урала опустятся эти огни.
Я прошел по касательной, но не вразрез с небесами.
Принимай без снобизма — и песни и слезы мои.

* * *

Я зеркало протру рукой

Я зеркало протру рукой
и за спиной увижу осень.
И беспокоен мой покой,
и счастье счастья не приносит.
На землю падает листва,
но долго кружится вначале.
И без толку искать слова
для торжества такой печали.
Для пьяницы-говоруна
на флейте отзвучало лето,
теперь играет тишина
для протрезвевшего поэта.
Я ближе к зеркалу шагну
и всю печаль собой закрою.
Но в эту самую мину-
ту грянет ветер за спиною.
Все зеркало заполнит сад,
лицо поэта растворится.
И листья заново взлетят,
и станут падать и кружиться.

Я так хочу прекрасное создать,
печальное, за это жизнь свою
готов потом хоть дьяволу отдать.
Хоть дьявола я вовсе не люблю.

Поверь, читатель, не сочти за ложь –
что проку мне потом в моей душе?
Что жизнь моя, дружок? – цена ей грош,
а я хочу остаться в барыше.

1995

* * *

Ах, что за люди, что у них внутри?
Нет, вдумайся, нет, только посмотри,
как крепко на земле они стоят,
как хорошо они ночами спят,
как ты на фоне этом слаб и сир.
…А мы с тобой, мой ангел, в этот мир
случайно заглянули по пути,
и видим — дальше некуда идти.
Ни хлеба нам не надо, ни вина,
на нас лежит великая вина,
которую нам бог простит, любя.
Когда б душа могла простить себя…

* * *

Прошла гроза, пятьсот тонов заката
разлиты в небе: желтый, темно-синий.
Конечно, ты ни в чем не виновата,
в судьбе, как в небе, нету четких линий.

Так вот на этом темно-синем фоне,
до смерти желтом, розовом, багровом,
дай хоть последний раз твои ладони
возьму в свои и не обмолвлюсь словом.

Дай хоть последний раз коснусь губами
щек, глаз, какие глупости, прости же
и помни: за домами-облаками
живет поэт и критик Борька Рыжий.

Живет худой, обросший, одинокий,
изрядно пьющий водку, неустанно
твердящий: друг мой нежный, друг жестокий
(заламывая руки), где ты, Анна?

1997

Стихотворение Евгения Евтушенко — не просто признание, это буря чувств, где любимая — выше природы, свободы, славы и даже самой любви. Прочтите — и почувствуйте, как велик может быть масштаб человеческого сердца.

Я люблю тебя больше природы,
Ибо ты как природа сама,
Я люблю тебя больше свободы,
Без тебя и свобода тюрьма!

Я люблю тебя неосторожно,
Словно пропасть, а не колею!
Я люблю тебя больше, чем можно!
Больше, чем невозможно люблю!

Я люблю безрассудно, бессрочно.
Даже пьянствуя, даже грубя.
И уж больше себя — это точно.
Даже больше чем просто себя.

Я люблю тебя больше Шекспира,
Больше всей на земле красоты!
Даже больше всей музыки мира,
Ибо книга и музыка — ты.

Я люблю тебя больше славы,
Даже в будущие времена!
Чем заржавленную державу,
Ибо Родина — ты, не она!

Ты несчастна? Ты просишь участья?
Бога просьбами ты не гневи!
Я люблю тебя больше счастья!
Я люблю тебя больше любви!

Е. Евтушенко, 1995

Весна — это не просто смена времён года, а настоящее пробуждение и расцвет. С тёплыми лучами солнца и ароматом цветущих деревьев и распускающихся цветов в воздухе витает любовь. Недаром именно весна вдохновляла поэтов на самые трогательные строки о чувствах — нежных, ярких и полных надежды.

Весна любви

Весна любви, весна живая,
Весна полей, весна небес,
Ты вновь пришла, благоухая,
Как утро звёзд, как шепот лес.

Ты вновь пришла в сияньи розовом,
С мечтой и светом в каждой черте…
И сердце — в трепете берёзовом —
Летит к любимой, к красоте!

Константин Бальмонт

Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..

Афанасий Фет

Александр Пушкин
Весна, весна, пора любви…
Весна, весна, пора любви,
Как тяжко мне твое явленье,
Какое томное волненье
В моей душе, в моей крови…
Как чуждо сердцу наслажденье…
Все, что ликует и блестит,
Наводит скуку и томленье.
Отдайте мне метель и вьюгу
И зимний долгий мрак ночей.

Мерцали звёзды. Ночь курилась…

Мерцали звёзды. Ночь курилась
Весной, цветами и травой.
Река бесшумная катилась,
Осеребрённая луной.
Хотел я с этой ночью слиться,
Хотел в блаженстве без конца
Позволить счастьем насладиться
Душе сгорающей певца…
Но всё, к чему стремился пламень
Моей души, — разбито вновь…
На дне речном я встретил камень
И схоронил свою любовь…
.........................
Река — девица. Звёзды — очи…
Она, как прежде, хороша…
Но лунный блеск холодной ночи —
Её остывшая душа.

Это утро, радость эта…
Это утро, радость эта,
Эта мощь и дня и света,
Этот синий свод,
Этот крик и вереницы,
Эти стаи, эти птицы,
Этот говор вод,
Эти ивы и березы,
Эти капли — эти слезы,
Этот пух — не лист,
Эти горы, эти долы,
Эти мошки, эти пчелы,
Этот зык и свист,
Эти зори без затменья,
Этот вздох ночной селенья,
Эта ночь без сна,
Эта мгла и жар постели,
Эта дробь и эти трели,
Это всё — весна.

Афанасий Фет

Любить иных, тяжелый крест

Любить иных — тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.
Весною слышен шорох снов
И шелест новостей и истин.
Ты из семьи таких основ.
Твой смысл, как воздух, бескорыстен.
Легко проснуться и прозреть,
Словесный сор из сердца вытрясть
И жить, не засоряясь впредь,
Все это — небольшая хитрость.

Борис Пастернак

Люблю. начертаны святые письмена…

Люблю. Начертаны святые письмена,
И смело льется стих покорный…
В душе весну будит Ее весна,
Но ум сжимает диавол черный.
Люблю, сказало сердце, — ум молчит.
Душа позволит мне молиться,
Но, если ум устал или забыт, —
Любовь заставит ошибиться
И много зла принесть моим мечтам…
Вперед, вперед, чтоб ревность не родилась!
Пока в душе горит огнями храм,
Чтоб сердце богу поклонилось!..

Александр Блок

Еще майская ночь

Какая ночь! На всем какая нега!
Благодарю, родной полночный край!
Из царства льдов, из царства вьюг и снега
Как свеж и чист твой вылетает май!
Какая ночь! Все звезды до единой
Тепло и кротко в душу смотрят вновь,
И в воздухе за песнью соловьиной
Разносится тревога и любовь.
Березы ждут. Их лист полупрозрачный
Застенчиво манит и тешит взор.
Они дрожат. Так деве новобрачной
И радостен и чужд ее убор.
Нет, никогда нежней и бестелесней
Твой лик, о ночь, не мог меня томить!
Опять к тебе иду с невольной песней,
Невольной — и последней, может быть.

Афанасий Фет

Эти стихи Дмитрия Мережковского пронизаны глубоким чувством единства природы, звучащей в ее молитве. Природа говорит голосом вечности, моля о мире и любви, и напоминает нам о нашей связи с миром и его гармонией.

МОЛИТВА ПРИРОДЫ

На бледном золоте померкшего заката,
Как древней надписи причудливый узор,
Рисуется черта темно-лиловых гор.
Таинственная даль глубоким сном объята;
И все, что в небесах, и все, что на земле,
Ни криком радости, ни ропотом страданья
Нарушить не дерзнет, скрываяся во мгле,
Благоговейного и робкого молчанья.
Преобразился мир в какой-то дивный храм,
Где каждая звезда затеплилась лампадой,
Туманом голубым струится фимиам,
И горы вознеслись огромной колоннадой;
И, распростерта ниц, колена преклонив,
Как будто таинство должно здесь совершиться,
Природа вечная, как трепетная жрица,
Возносит к небесам молитвенный призыв:
«Когда ж о, Господи, окончится раздор
За каждый клок земли, за миг существованья,
Слепых и грубых сил ожесточенный спор?
Пошли мне ангела любви и состраданья!..
Не Ты ли создал мир, Владыка всемогущий,
Взгляни, – он пред Тобой в отчаянье поник, –
Увы, не прежний мир, не юноша цветущий,
А дряхлый и больной измученный старик!..»
Тысячелетия промчались над вселенной...
О мире и любви с надеждой неизменной
Природа к небесам взывает каждый день,
Когда спускается лазуревая тень,
Когда стихает пыл и гром житейской битвы,
Слезами падает обильная роса,
Когда сливаются ночные голоса
В одну гармонию торжественной молитвы
И тихой жалобой стремятся в небеса.

1883
ДМИТРИЙ МЕРЕЖКОВСКИЙ (1865-1941)

Что для вас кофе — просто напиток или нечто большее? В каждой чашке скрывается целая история или даже жизнь. Кофе способен быть горьким, сладким, тягучим, обжигающим — он, словно зеркало, отражает наши состояния и мечты. И, возможно, только в кофе можно найти ответ на вопрос, какой на вкус бывает любовь.

Эспрессо — это жизнь. Горчит, но бодрит. Первый глоток может показаться невкусным, но, допив чашку, всегда захочешь еще одну. А на еще одну чаще всего не хватает времени.

Капучино — это влюбленность. Сначала терпко, потом сладко и легко, а на поверку — все та же жизнь. Но моменты, когда сладко и терпко, — самые лучшие. Кстати, всегда можно просто съесть пенку и не пить, но это мало кому приходит в голову. Видимо, дело все-таки в сочетании.

Латте — это мечты, эспрессо, разбавленный молоком надежды, и пенка, помните, да? Та самая пенка, которая бывает в капучино. Но нет корицы, нет той терпкости, которая позволяет прочувствовать момент.

Еще есть мокко — кофе с горячим шоколадом. Мокко — это меланхолия. Густая и тягучая. Но даже в мокко есть молоко. И сладость, та, которую не найдешь в эспрессо, например. Ее и чувствуешь не сразу, и каждый раз не очень понимаешь, почему заказал именно его. Только потом вспоминаешь, в тот самый момент, когда становится сладко.

Айриш, кофе по-ирландски — страсть. Где-то там, на самом дне, обжигающий алкоголь. Можно перемешать, тогда он практически не чувствуется, если кофе приготовлен правильно, конечно. Но он там все равно есть, и все равно неизбежно пьянеешь. Кстати да, хуже плохого эспрессо может быть только плохой айриш.

И ристретто. Ристретто — это смерть. Это когда вся жизнь — одним глотком. Выпиваешь, просишь счет и уходишь. Обычно так.

— А любовь? Настоящая любовь?

— Настоящая любовь — это кофе, который варишь дома с утра. Свежемолотый, желательно вручную. С корицей, мускатным орехом и кардамоном. Кофе, рядом с которым надо стоять, чтобы не убежал, иначе безнадежно испортится вкус. Надо проследить, чтобы он поднялся три раза, потом налить ложку холодной воды в джезву, подождать пару минут, чтобы осела гуща. Кофе, который наливаешь в старую любимую чашку и пьешь, чувствуя каждый глоток, каждый день. Наслаждаясь каждым глотком.

Из "Кофейной книги".
Макса Фрая.

Лучшая из женщин, включая тех, кого уже не помню, привыкла во сне обниматься. Она кладёт на меня ногу. Потом вторую, как бы невзначай. Они холодные, а мой жар пропадает в никуда. Рукой цепляет за шею. Второй рукой как получится, за губу или ухо. Удав обнимает оленя с такой же любовью. "Какая надёжная и плотная фиксация" - думает олень на прощание. Я знаю мысли оленя, потому что часто их думаю.

Раз в месяц, на растущей луне, мне хочется большего. Вдохнуть до трёх литров воздуха или испытать какую-нибудь бунтарскую позу. Капризно раскинуть руки. Но нельзя. Мне разрешены две позиции: "эмбрион" и "монорельс".

Лучшая из женщин долго жила на берегу залива, в маленьком домике. Там было много солнца, моря и одна кровать на полтора человека. Чтобы не упасть, приходилось цепляться за мужчину-якорь. Женщина не виновата в своём прошлом. Она с рождения кого-то любила. В ней любовь живёт всегда, как во мне аппетит. Даже на необитаемом острове она вырезала бы себе мужчину из берёзы и ночью бы его удавила. А кому не нравятся такие милые привычки, тот может спать на пуфике.

В первую очередь, мне не нравятся рассказы, в которых душат не меня. Тем более, знаю я того клавишника. (Пианисты не выносят слово клавишник). Там держаться не за что. Наверняка он синел неровными пятнами и хрипел фальшиво. Я же становлюсь к утру приятно-фиолетовым и вешу как настоящий якорь. Скорей кровать проломится, чем кто-то с меня упадёт.

Я ни в коем случае не жалуюсь. Меня отучил жаловаться один прапорщик. Он дал мне одеяло с большой дырой по центру. Я попросил заменить. Сказал, если нельзя без дыр, то пусть они будут маленькие и по краям. В ответ прапорщик научил меня спать вертикально на посту, в мороз на рельсах и на турнике, не прекращая упражнений. Я научился отключать полголовы, как дельфин. Могу левым полушарием отдыхать, а правым исполнять строевую песню. Там же отпала надобность в одеялах, тепле, воздухе или ещё каких-то явлениях физического мира. Мне для сна нужен только я сам. Вспоминая этого мудрого человека, я прошу лучшую из женщин обнять меня покрепче. И она с готовностью расплетает кольца мне навстречу. Говорит, повезло мне, что я мягкий, не оставляю заноз и тем превосхожу берёзу.