Карен О'Нил (Karen O'Neil) получила образование в университете искусств в Филадельфии, штат Пенсильвания и степень бакалавра изобразительного искусства в Массачусетском колледже искусств и дизайна. О'Нил также училась у колориста Генри Hensche, преподавала в Школе искусств Cape Cod в Провинстаун, Массачусет.

Натюрморты Карен вызывают желание насладиться красивыми и вкусными вещами в жизни: откусить кусочек от спелых мясистых плодов; заварить чай с лимоном и медом и неспеша пить его из большой чашки; вдохнуть аромат цветов, стоящих в вазе... Её картины - это дыхание лета, они полны лени и неги, влажности и жары, солнечного света и теней.

Когда цивилизация начинает казаться тесной клеткой, одни смиряются, а другие ищут выход. Поль Гоген выбрал путь беглеца — из Европы он отправился на край света, чтобы найти там собственную утопию свободы и дикости.

Чтобы понять колониальное умонастроение конца XIX века можно обратиться к знаменитому стихотворению Киплинга, название которого «Бремя белого человека» стало нарицательным. Оно было написано в 1899 по случаю американо-филиппинской войны. Если суммировать его содержание, то получается, что белый человек должен взять на себя задачу по окультуриванию остального небелого мира. Киплинг, будучи верным подданным Британской империи не сомневался в том, что это необходимо. При этом, сразу после выхода стихотворение подверглось критике как уничижительное по отношению к неевропейским народам, которая кажется справедливой и сегодня.

На фоне навязчивой идеи привнесения цивилизации в отдаленные уголки планеты Гоген обосновавшийся на Таити в 1891 году выглядит одним из немногих сознательно занявших противоположную позицию, или, по крайней мере, пытающихся снять с себя бремя белого человека. Так ли все просто?

Гоген родился в семье Алины Марии Шазаль и Кловиса Гогена в 1848 году и уже через год был вывезен родителями из Франции в Перу, где у Алины Марии были влиятельные и богатые родственники. Первые семь лет жизни он провел окруженный достатком и экзотической природой. Французский философ Ален Бадью имевший схожий опыт определяет это как «колониальную нирвану». В 1855 году Гоген возвращается вместе с матерью в Париж, где получив начальное образование пытается поступить в Мореходное училище. Не пройдя отбор, он нанимается в качестве ученика лоцмана на торговое судно. С 1865 по 1871 год Гоген непрерывно путешествует вместе с судном, видя места, куда буквально еще не ступала нога белого человека.

Вернувшись после смерти матери в Париж Гоген устраивается на биржу в качестве брокера, часто покупает работы приобретающих в то время популярность импрессионистов. Пробует рисовать и сам. Когда Гоген окончательно решает посвятить себя искусству он переезжает в коммуну художников-клуазонистов и синтетистов в Понт-Авене в Бретани и работает там с перерывами до своего отъезда на Таити. Один из таких перерывов был связан с предпринятым путешествием на Мартинику и Панаму — первой попыткой сознательного бегства из цивилизованного мира.

Наблюдая строительство Панамского канала Гоген воочию мог видеть те преобразования, которые несла миру индустриализация. Чем беззащитнее было местное население, тем быстрее исчезал первобытный рай.

Коммуна в Бретани была для Гогена попыткой уйти не только от общества индустриальной эпохи, но и необходимости постоянно потакать вкусам этого общества ради продажи своих работ, ради денег. Эскапизм — довольно характерное умонастроение в условиях политической стагнации и реакции. Во Франции она наступила после поражения Парижской коммуны в 1871 году. Фактически взрослая и сознательная жизнь Гогена в Франции началась, когда ни о каких глобальных переменах в жизни общества мечтать уже не приходилось. В то же время Гоген всю жизнь боготворил свою бабушку — Флору Тристан, писательницу-революционерку, внесшую значительный вклад в республиканское и суфражистское движение во Франции начала XIX века.

Невозможность больших изменений компенсировалась желанием изменить жизнь хотя бы в малом, если не во Франции, то в своей коммуне, если не в коммуне, то хотя бы в своей жизни или в искусстве. Если общество не желает свободы, то остается хотя бы освободить себя от общества. В таких условиях вызревает индивидуализм Гогена.

Об умонастроении художника красноречиво говорит его автопортрет, написанный в 1889 году на дверце от серванта в столовой одной из бретонских гостиниц. Сам выбор материала был уже своеобразным вызовом устоявшимся живописным традициям. Произведение запечатлевает противоречивый образ творческого человека, познавшего и добро, на что указывает нимб, и зло, которое символизирует змея. Используя яркие цвета и декоративные мотивы, нехарактерные для искусства его современников художник утверждает свою индивидуальную творческую свободу и эстетическое превосходство.

Представления Гогена о Таити были идеалистические, разницу между ними и реальностью художник осознал едва ступив на берег в Папаэте — самом крупном городе на острове. На острове всем управляла французская колониальная администрация, а удивительные ритуалы о которых читал художник остались в прошлом. О них Гогену оставалось только мечтать. Впрочем, мечты белого человека вооруженного либо наукой и техникой, либо культурой имеют свойство сбываться. Именно поэтому оказывается интересным проанализировать но только содержание конкретных работ, но и их общий утопический горизонт.

Живя во Франции в XIX века Гоген постоянно сталкивался с комплексом представлений, который Саид и другие исследователи называют ориентализм.

Ориентализм — это не просто миф или текст, это еще и определенный способ действия власти. Ориентализм участвует в производстве идентичности «восточного» человека на всех уровнях, включая материальный. Колониальная власть поощряет в «восточном» человеке только те качества, которые хочет видеть (и которые ей не угрожают): праздность, чувственность, невежество, женственность и пр. Всех, кто не соответствует этой установке (и бросает тем самым колониальной власти вызов) власть преследует или старается устранить.

Праздность, чувственность, женственность, невежество — это мы видим и в работах Гогена, пусть и чаще с положительным знаком. В картине «Дух мертвых не дремлет» девушка изображена боящейся духов мертвых, которые появляются ночью. Она напугана, наивна, беззащитна, обнажена — одним словом, максимально удобна для мужского взгляда. Бремя белого человека в такой ситуации превращается в обязанность спасти туземца от его собственной темноты. При этом белый человек не может перестать конструировать дикость или неполноценность туземца, иначе будет разрушен весь миф о спасении.

У Гогена есть свое видение таитянской действительности, но это видение на самом деле не сильно отличается от того что думает Киплинг и другие убежденные в своем превосходстве белые люди.

Одной из фантазий западного белого мужчины в XIX веке и не только была свободная любовь без обязательств и последствий. Со времен де Сада географическая область этой фантазии расширилась, включив в себя Глобальный Юг и Восток, а на островах в Тихом океане даже обрела некоторую реальную историческую основу. До появления миссионеров на Таити и в части других островов Французской Полинезии был распространен культ Ареои. Участники культа поклонялись богу войны Оро, учили и читали во время ритуалов религиозные тексты, сохраняя их тех самым для будущих поколений, предавались непристойным с точки зрения европейцев танцам, и имели некоторую свободную форму сексуальных отношений. Согласно Британской энциклопедии 1911 года последователи культа стремились к тому, чтобы все вещи были общими включая женщин. Культ Ареои представлял альтернативу жесткой социальной стратификации, поскольку в рамках ритуалов смешивались представители самых разных слоев населения. Это делало участие в культе желанным для женщин и мужчин из низов, которые через сексуальные контакты могли добиться привилегий не положенных им по статусу в обычной жизни. К прискорбию Гогена этот культ был уничтожен французскими властями и христианскими миссионерами в 1830-е. Время до прихода цивилизации художник ощущал как утерянный рай, следы которого еще можно найти в современной ему таитянской жизни.

С другой стороны, появление белых людей создало новую альтернативу социальному разделению на Таити, в которой уже близость с белым человеком становилась источником привилегий, недоступных в традиционном укладе жизни. Нередки были браки по расчету между белым и местным населением. Мечта о возвращении в Рай реализуется в колониальной практике использования французами местного населения для удовлетворения своих нужд.

Складывавшийся на Таити новый культ белого человека поначалу играл Гогену на руку — для местного населения он был желанным мужем и зятем, несмотря на свою финансовую несостоятельность.

Самое главное событие в жизни Гогена относящееся к т. н. первому таитянскому периоду — это женитьба на девушке по имени Техаамана, которую художник изображал на многочисленных полотнах. Техаамана, или, как ее называл художник, Техура изображена на картине «Женщина с манго». Девушка с картины одета в платье западного фасона, которые, как правило носили замужние таитянские женщины. Сочный фрукт в руке и слегка выступающий сквозь платье живот, напоминающий о картинах эпохи Возрождения, символизируют плодородие. Для Гогена Техура — желанная добыча, в ней, по его мнению, еще тлел огонь прежней таитянской культуры, его родственники помогали ему прокормиться на острове, где нельзя было ничего купить кроме дорогих консервов, и, наконец, она была молода — на момент их встречи с Гогеном ей было около 13 лет.

Чем больше становилось участников нового культа, тем больше жизнь Таити походила на европейскую, а служение белому человеку и его культуре — на проституцию или брак по расчету. В мире рыночных отношений Гоген рисковал снова стать нищим аутсайдером, причем теперь не только для своих соотечественников, но еще и для таитян. Картины его практически не продавались, и долгие месяцы он жил питаясь подачками от местного населения.

Пожалуй, идеальным сюжетом жизни художника был бы сюжет из «Робинзона Крузо», где главный герой — единственный белый человек на острове.

Можно также вспомнить сюжет «Бури» Шекспира, где главный герой волшебник Просперо подчинил себе весь остров и его единственного коренного обитателя Калибана благодаря своим магическим способностям. Конкуренция со стороны других просперо и робинзонов эту колониальную идиллию только портит. Не имея ни смекалки ни магии Гоген может рассчитывать лишь на собственное искусство и культуру. Культура, тем не менее, все же позволяет получить немного власти над окружающими — через создание личного культа. Главное, чтобы другая культура не мешала. Так в творчестве Гогена появляется критика экспансии «официальной» западной культуры.

Одним из самых известных произведений Гогена, в которых художник размышляет на тему культурной экспансии является картина под названием «Когда свадьба?»

Девушка на переднем плане одета в традиционную для островов одежду, в то время как женщина позади нее в платье европейского фасона (на Гавайских островах такое платье называется муу-муу). Из этого можно сделать вывод, что женщина замужем за европейцем. Вопрос, который звучит в названии картины, очевидно, исходит от нее и адресован девушке на переднем плане. Для Гогена очевидна негативная сторона подобной практики — через браки с европейцами теряется местная народная культура, и ее место занимает бюрократия, мораль и рыночные отношения. Понимает ли все это девушка? Этот вопрос художник оставляет зрителю. Картина впоследствии стала одним из самых дорогих когда-либо проданных произведений искусства. Ее приобрела шейха Катара Аль-Маясса для государственной коллекции за 210 млн. долларов. Вопрос о принятии чужих ценностей по-прежнему актуален в контексте диалога арабских стран и стран Запада.

Оставив Техуру с ребенком на острове в 1893 году Гоген отправляется в Париж делать выставку своих работ. Он хочет поправить финансовое положение, продавая каждому свою мечту о персональном рае на земле. Парадокс в том, что чем больше людей будут стремиться к подобной мечте, тем меньше ее достанется какому-то конкретному человеку, придется учитывать интересы и других туристов-робинзонов. Возможно поэтому фовизм во многом появившийся из творчества Гогена так и не стал массовым, оставшись скорее эстетикой узкого круга столичной богемы. Что если желание вернуться в дикие времена — это всего лишь желание поделить мир заново так, чтобы испытывающему это желание больше досталось? В таком случае в прошлое возьмут не всех, иначе снова всем достанется по чуть-чуть. Как бы то ни было, образ Гогена был настолько индивидуальным, настолько экзотичным, что людей, которые понимали его искусство оказалось немного. Еще меньше было покупателей его работ.

Эксцентричный образ художника усиливала его новая компаньонка — Анна с острова Ява или Анна Яванская. По свидетельствам современников она была насильно вывезена из Юго-Восточной Азии в качестве прислуги и на момент встречи с Гогеном ей также как и Техуре было немногим больше 13 лет. Возможно именно влечение художника к несовершеннолетним показывает, почему он искал личную свободу во всем диком и не цивилизованном. В отношении юных девушек его страсть носит не только эстетический, но и эксплуататорский характер. Их бесправие и беззащитность — результат того, что они не являются полноправными членами цивилизованного общества — позволяли Гогену свободно их использовать и для рисования и для удовлетворения собственных желаний.

Не найдя покупателей на свои работы, Гоген вновь возвращается в Полинезию в 1895 году, на этот раз, чтобы остаться там навсегда.

За второй период пребывания на Таити Гоген сменил несколько профессий, помогавших ему финансировать собственную жизнедеятельность — был сначала чиновником, потом журналистом. И та и другая профессия тяготили его, поскольку мешали полноценно вернуться к творчеству. Это привело к неудачной попытке самоубийства. В то же время Гоген заводит новых друзей, и женится второй раз на девушке по имени Паура, которой также было 13 лет. Всецело посвятить себя живописи Гоген смог только в 1899 году, когда заключил контракт с известным в Париже торговцем искусством Амбруазом Волларом. По договору Воллар оставлял за собор право приобретать работы Гогена по невысокой цене, а взамен выплачивал ему ежемесячное пособие.

В творчестве Гогена становится чуть меньше мифологических тем и больше бытовых. Утопия или истина продолжает существовать в красках на холсте, но уже нет надежды что символы или боги могут указать к ней путь в реальности.

В реальности есть лишь не слишком выразительная с точки зрения сюжетов и форм повседневность, которая просачивается в картины художника, вместе с различными общественными и политическими коллизиями.
В картине «Брод» Гоген исследует мотив бегства, с чем, вероятно, связано ее второе название «Побег». Те же колониальные силы, заставляющие местное население покидать свои жилища и деревни, истребляют природу и привычный образ жизни, уничтожают и народную культуру в которой Гогену виделись последние остатки дикости и свободы. Постепенно портятся отношения Гогена с колониальной администрацией, что подталкивает его искать новое место для жизни.

В 1901 году художник перебирается на остров Хиваоа Маркизского архипелага.

Его новое пристанище на острове называется «Дом удовольствий». Поначалу Гоген имитировал добропорядочного человека и христианина, чтобы получить официальное разрешение поселиться на острове. Как только оно было получено, он начал выступать против церкви, морали, правительства и отказался платить налоги. Более того, он подговаривал местное население делать то же самое. Художнику даже был назначен тюремный срок за клевету на островную жандармерию.

В картине «Варварские сказки» Гоген изображает похожего на себя белолицего дьявола нависающего над невинностью местных жительниц. Можно уехать из Франции, но как перестать быть белым, перестать пользоваться невинностью местных людей? Осознает ли Гоген парадоксальность своего положения? Ощущая себя борцом за права местного населения, понимает ли он, что белый цвет кожи и деньги позволяют ему пользоваться теми, у кого этого нет, точно так же как и местным жандармам и миссионерам? Вопрос сложный, на который до сих пор нет однозначного ответа — слишком много противоречий в его письмах и сочинениях. В них сменяют друг друга теперь уже разные представления о свободе. Прежде всего, он по-прежнему пишет о личной и творческой свободе, но появляется и негодование по поводу угнетения местного населения.

Что-то мешает Гогену присоединиться к управляющим островом соотечественникам, несмотря на то, что их абсолютная власть дает им абсолютную свободу.

В своем письме приехавшим из метрополии инспекторам, он указывает на массовые превышения должностных полномочий жандармами, коррупцию и сексуальное насилие с их стороны в отношении местного населения. Кроме того, он требует отменить штрафы, в частности, за употребление местным населением алкоголя, сумма которых за год достигает размера ВВП всего острова. Поскольку и жандармерия и инспекторы оказываются в сговоре, единственным результатом этого письма и публикации тех же требований в прессе становится уголовное преследование Гогена и крупный штраф. Об этом он пишет в одном из своих последних писем другу и художнику Жоржу Даниэлю де Монфреду, где просит его помочь собрать денег на адвоката.

Гоген использовал «мягкую силу» общаясь с местными жителями не через насилие, а при помощи культуры и харизмы. «Мягкая сила» в лице Гогена конкурировала с «грубой силой» в лице колониальной администрации.

При этом «мягкая сила» — это, все же, сила. Бегство Гогена от общества в джунгли становится лишь бегством от невыгодного места в обществе, обремененного обязанностями. Нецивилизованный мир становится источником свободы, поскольку первый, кто его цивилизует сможет по своему усмотрению эти обязанности распределять, или просто снять их с себя полностью, переложив на других (став пророком, лидером культа и т. п.). Так, беглецы распространяют вирус цивилизации в погоне за личной свободой. Гоген в какой-то степени осознавал, что стремился создать искусственный рай и в жизни и в работах, подчиняя окружающих его людей своим интересам. Чем больше иссякали силы художника, тем меньше это удавалось. Трудно подчинить действительность своему замыслу, если тебе не подчиняется собственное тело.

Финал жизни Гогена неясен. Наряду с траекторией движения жизни и творчества к созданию собственного культа среди одичавших людей (как это делает герой Марлона Брандо в фильме «Апокалипсис сегодня») появляется и другая, которую отчасти можно назвать антиколониальной. Создание культа хорошо рифмуется с современными художнику проектами синтеза искусств и жизни, тем же синтетизмом, приверженцем которого был Гоген, или тотальным произведением искусства Рихарда Вагнера. В то же время критика художником колониализма вызывает гораздо больше сложностей, многие из которых кажутся труднопреодолимыми и сегодня. Например, возникает тот самый вопрос, может ли белый интеллектуал говорить от лица угнетенных.

Поэтому не удивительно, что лишь минимальное количество работ Гогена выбиваются из общей колониальной логики, скорее удивительно, что что-то вообще из нее выбивается.


К тому же, стоит учитывать, что прецеденты антиколониального искусства в мире на тот момент еще не были широко известны. Прошедшие сразу после смерти Гогена выставки его работ в Париже принесли ему оглушительный успех и породили целое поколение последователей в искусстве — фовистов. Молодые художники, в подавляющем большинстве — мужчины, с энтузиазмом восприняли мечту о первобытном рае и принялись воспроизводить ее на свой лад, не подвергая ее сомнению.

Есть художники, которые просто изображают животных, а есть те, кто умеет «вдыхать» в них жизнь и душу. Британский акварелист Питер Уильямс (Peter Williams) именно такой художник-анималист. Его волки смотрят прямо в глаза, лисы будто вот-вот шевельнут ушами, а жирафы и птицы вступают в нежный диалог на белом листе бумаги. Это не просто рисунки — это истории, написанные акварелью.

Питер Уильямс родился в 1952 году в небольшом английском городе Welwyn Garden City. С детства он увлекался рисованием, но путь к искусству был долгим. За свою жизнь он успел попробовать себя в армии, поработать аналитиком и даже преподавателем. И лишь в зрелом возрасте решился полностью посвятить себя тому, что по-настоящему вдохновляло с детства — живописи.

С 2002 года Уильямс работает только как художник. Он обосновался в Саффолке, где его мастерская стала своеобразным островом тишины и сосредоточенности. Каждый день он садится за работу, включая любимую рок-музыку и полностью погружаясь в процесс.

Тема дикой природы — его главное вдохновение. В каждом взгляде хищника или трепете птицы он видит целый мир — сильный, уязвимый, настоящий. Его животные не «модели», а полноправные герои. Они словно приходят к зрителю со своей историей, характером, настроением.

Уильямс работает в технике реалистической акварели и карандаша, иногда смешивает их, создавая впечатление живой текстуры. В его акварелях можно рассмотреть каждую шерстинку или перо, но главное — это ощущение присутствия. Глаза животных у него никогда не «пустые», они живут.

Работы Питера Уильямса выставлялись на восточном побережье Англии и завоевали коллекционеров по всему миру. Он дважды был номинирован на престижную премию David Shepherd Wildlife Artist of the Year (2010, 2011), а его акварели публиковались в учебниках и альбомах.

Особенность его стиля — сочетание реализма и поэтичности. С одной стороны, мы видим точность и тщательную проработку деталей, с другой — лёгкость акварели, прозрачность и игра света, которая превращает работы в почти музыкальные картины.

Глядя на его акварели, складывается ощущение, что Питер Уильямс — не просто художник-анималист, а рассказчик, который ведёт диалог между человеком и природой. Его работы напоминают: мир животных — это не «декорации», а полноценные личности, у которых есть голос, только звучит он тише человеческого.

Shin Jong Sik известен своими уникальными работами с чистыми и прозрачными акварельными тонами. Его натюрморты пронизаны невероятной живостью и эмоциональной глубиной, а фоны картин подчёркивают главный объект композиции. В его картинах часто присутствуют цветы, посуда и фактурная ткань, но интерпретирует он их совершенно по-новому, создавая уникальные визуальные метафоры и сочетания.

Его талант заключается в умении освещать объекты на холсте. Он подчёркивает центральные элементы за счёт оттенков и света, создавая баланс между деликатностью и экспрессивностью. Результат — сияющий, но одновременно мягкий мир акварелей, где цвет и форма очищают восприятие зрителя.

Родился мастер-акварелист в Сеуле, Южная Корея. В настоящее время является профессором отделения живописи одного из Художественных училищ, а также директором Ассоциации искусств Сеула и Ассоциации искусств Чангвона.

Также Shin Jong Sik является автором двух книг. Одна книга является учебником по основам работы с акварелью, а также специальным художественным техникам. С помощью книг читатели могут опробовать в акварели полиэтиленовую пленку, соль, спрей, зубные щетки, клейкую ленту, разные поверхности.

Вторая книга Shin Jong Sik является вдохновляющим сборником его натюрмортов, пейзажей, марин и цветочных акварелей.

Сказочно-мистический мир Врубеля, его чувственная эстетика завораживали, притягивали и отталкивали современников. Его творчество, его дух остаются загадкой — болезненное или гениальное сознание вело этого художника?

Даже когда он обращался к темам русского эпоса или библейским образам, даже в пейзажах и натюрмортах сквозила излишняя страстность, буйность — вольность, опровергающая устоявшиеся каноны. Что уж говорить о демонах и духах!

В душе этого невысокого человека с внешностью венецианца «с картины Тинторетто или Тициана» жила постоянная неутоленность миром здешним и тоска по миру иному. Вот, наверное, почему тема Демона стала главной в его творчестве, даже тогда, когда он этого еще не осознавал.

Демон первый. «Оттуда не возвращаются»

Может ли ребенок, потерявший мать, встретиться с ней? Да, Сереже Каренину повезло: однажды, когда он спал, мать прорвалась в детскую и подхватила сына на руки, впиваясь в него взглядом — прощаясь навсегда.

Часто ли представлял себе встречу с матерью Миша Врубель? Мать умерла, когда ему было три года, а через несколько лет покинули этот мир сестра и брат. Осталась только Анна — старшая сестра, самый близкий человек на всю жизнь.

Демон второй. «Мне скучно, бес»

Отец Михаила был военным, семья переезжала с места на место — Омск, Саратов, Астрахань, Петербург, Харьков, Одесса... Все это не способствовало длительным привязанностям.

В Одессе задержались надолго. Здесь из подростка Миша превращается в юношу, вызывающего интерес и восторг окружающих. Он преуспевает в литературе и языках, увлекается историей, читает римских классиков в оригинале и оканчивает одесскую Ришельевскую гимназию с золотой медалью. Семья поощряет Мишино увлечение рисованием, он посещает Одесскую рисовальную школу.

Общительный, с многообразными музыкально-театрально-литературными интересами, молодой человек легко сводит знакомство с людьми искусства и науки. В письмах сестре он подробнейшим образом описывает открывшийся ему взрослый мир.

«...в Одессе была летом Петербургская оперная русская труппа... я слышал: „Жизнь за царя“, „Жидовку“, „Громобоя“ и „Фауста“; познакомился через Красовского с Корсовым и Дервизом»; «Теперь в Одессе «Передвижная художественная выставка, с смотрителем которой Де-Вилье я недавно познакомился; это очень милый человек, жандармский офицер, сам прекрасный пейзажист; он просил меня приходить к нему во всякое время писать и обещался для копировки достать картин в галерее Новосельского».

И вместе с тем:

«Тысячу, тысячу раз завидую тебе, Милая Анюта, что ты в Петербурге: понимаете ли вы, сударыня, что значит для человека, сидящего в этой трепроклятой Одессе, намозолившего глаза, глядя на всех ее дурацких народцев, читать письма петербуржца, от которых так, кажется, и веет свежестью Невы»; «Господи, как посмотришь на жизнь барышень новороссийских трущоб... часы досуга... проходят в пустейших разговорах в самом тесном кружке знакомых, которые только притупляют и опошливают всю мысленную систему человека. Мужчины проводят время не лучше: еда, спанье и карты».

...Возможно, это все юношеский максимализм и жажда жизни, но вспоминается пушкинский Фауст: «Мне скучно, бес».

Демон третий. Безумная техника и странная эстетика

В Петербурге, учась на юрфаке, Михаил бросается в омут столичной богемной жизни и... в поиск истины: штудирует философию и навсегда проникается теорией эстетики Канта. Творчество становится для него единственной возможностью примирить бытие с духом.

В Академии художеств Врубель попадает в мастерскую П. Чистякова, учениками которого были И. Репин, В. Суриков, В. Поленов, В. Васнецов и В. Серов.

Знаменитая врубелевская обрисованность и «кристаллообразность» — от Чистякова. У него художник научился структурному анализу формы и разбивке рисунка на мелкие плоскости, стыки между которыми образовывают грани объема.

«Когда я начал занятия у Чистякова, мне страсть понравились основные его положения, потому что они были не что иное, как формула моего живого отношения к природе, какое мне вложено».

Много лет спустя художник М. Мухин вспоминал, какое ошеломляющее впечатление произвела на студентов Строгановского училища врубелевская техника:

«...маэстро быстрыми, угловато-рублеными штрихами возводил на листе бумаги тончайшую графическую паутину. Рисовал он разрозненными, между собой не связанными кусками. ...Другие учителя в начале рисунка призывали нас к цельности, отсутствию детализации, мешавшей видеть крупную форму. Но врубелевский метод был совершенно иной; в какой-то момент нам показалось даже, что художник потерял контроль над рисунком... и мы уже предвкушали неудачу художника... И вдруг на наших глазах космические штрихи на бумаге стали постепенно приобретать кристаллическую форму. ...перед взором моим предстал плод высочайшего мастерства, произведение удивительной внутренней экспрессии, ясного конструктивного мышления, обличенного в орнаментальную форму».

Демон четвертый. Неразделенная любовь

Во время работы над росписью Кирилловской церкви, для реставрации которой его пригласил в Киев профессор А. В. Прахов, Врубель без памяти влюбился в эксцентричную жену Прахова — Эмилию Львовну.

К. Коровин вспоминает, как во время купания в пруду увидел на груди Врубеля большие шрамы, на вопрос о них несчастный влюбленный ответил: «...я любил женщину, она меня не любила — даже любила, но многое мешало ее пониманию меня. Я страдал в невозможности объяснить ей это мешающее. Я страдал, но когда резал себя, страдания уменьшались».

Демон пятый. «Демон сидящий»
Лечиться от любовной тоски Врубель уехал в Одессу. В Одессе он впервые начинает работать над образом Демона сидящего. Серов вспоминал, что видел поясное изображение Демона на фоне гор: «...в опрокинутом виде снимок представлял удивительно сложный узор, похожий на угасший кратер или пейзаж на луне». Картина создавалась лишь двумя масляными красками: белилами и сажей. Врубелю не было равных в передаче оттенков белого цвета.

Отцу Михаила Александровича работа не понравилась:

«Демон этот показался мне злою, чувственною... отталкивающею... пожилою женщиной».

Художник уничтожил этот вариант, но вернулся к теме Демона позже, в Москве.

Из письма сестре:

«Вот уже с месяц я пишу Демона, то есть не то чтобы монументального Демона, которого я напишу еще со временем, а „демоническое“ — полуобнаженная, крылатая, молодая уныло-задумчивая фигура сидит, обняв колена, на фоне заката и смотрит на цветущую поляну, с которой ей протягиваются ветви, гнущиеся под цветами».

В «Демоне сидящем» наиболее отчетливо проявилась «фирменная» врубелевская крупная «лепка» и кристаллобразность живописи. Примечательно, что Анна Врубель вспоминала об увлечении брата в гимназии естествознанием и выращиванием кристаллов.

Демон шестой. Лермонтовский

В 1891 году Врубелю предложили сделать иллюстрации к собранию сочинений Лермонтова, издаваемому фирмой Кушнерева. Конечно же, он начал с «Демона»! Художник рисовал его бесконечно, сделав множество набросков.

И дик и чуден был вокруг
Весь божий мир; но гордый дух
Презрительным окинул оком
Творенье Бога своего,
И на челе его высоком
Не отразилось ничего,

Поныне возле кельи той
Насквозь прожженный виден камень
Слезою жаркою, как пламень,
Нечеловеческой слезой!..

Публика оказалась не готова встретиться лицом к лицу с таким Демоном: после выхода книги иллюстрации Врубеля подверглись жесткой критике за «грубость, уродливость, карикатурность и нелепость».

Ни одному иллюстратору не удалось воплотить с такой силой мятущуюся безысходность, тоску и ожесточенность этого неземного существа.

Демон седьмой. Несбывшаяся «Грёза»

В 1896 году Савва Мамонтов заказал Врубелю два панно размером 20×5м для Всероссийской нижегородской выставки, приуроченной к коронации Николая II. Долой демонов! Врубель задумывает образ Грёзы — музы, вдохновляющей художника. Тоже нездешний дух, но вполне дружественный.

Комиссия признала оба панно Врубеля — «Микула Селянинович» и «Принцесса Грёза», — чудовищными. В ответ Мамонтов построил к приезду императорской четы специальный павильон под названием: «Выставка декоративных панно художника М. А. Врубеля, забракованных жюри Императорской Академии художеств». Правда, пять последних слов пришлось закрасить.

Газеты взорвались критикой, особенно отличился Максим Горький (кстати, много позже написавший в советской прессе чудовищную статью против джаза), — в пяти статьях о выставке он разоблачал «нищету духа и бедность воображения» художника.

Демон восьмой: кто в облике таком?

В разговоре с отцом по поводу первого, уничтоженного Демона Михаил объяснял, что демон — это дух, соединяющий в себе мужской и женский облик. Вероятно, это и отпугивало заказчиков и зрителей в женских образах художника. Тревожила завораживающая тайна, зов в неизведанное. Его «Гадалка», дух «Сирени» и даже «Девочка на фоне персидского ковра» чужды русской эстетике, здесь «переночевал» восток с его губительной Шамаханской царицей.

В этом лице, глазах в пол-лица, повороте головы — та же демоническая тоска? Не унес ли Демон, вопреки Лермонтову, Тамару в свой безрадостный мир? Не превратил ли в Царевну-Лебедь? Эта «инаковость» сделала «Царевну-Лебедь» любимой картиной Александра Блока, но не остальной публики — она тоже подверглась ожесточенной критике.

Демон девятый. Духи разных миров

Илья Репин с трудом отговорил Михаила Александровича от уничтожения отвергнутого заказчиком панно «Утро», где в образах духов и вовсе стирается грань между мужским и женским.

Обращение к духам леса, рек, гор очень характерно для врубелевской «формулы живого отношения к природе». И он снова и снова возвращается к мифологическим образам.

В имении Тенишевой, куда чета Врубелей приглашена на отдых, художник под впечатлением новеллы Анатоля Франса «Святой Сатир» за один день создает «Пана».

Хозяйка имения — княгиня Мария Тенишева, — предстает в образе Валькирии — воительницы, переправляющей павших воинов в Валгаллу.

«Валькирия» вместе с «Болотными огнями», как символ возвращения в город юности художника, попала в коллекцию Одесского художественного музея (дар М. В. Брайкевича). Также в музейной коллекции находятся два рисунка художника — «Семья Я. В. Тарновского за карточным столом», «Портрет неизвестной» и две майолики — «Волхова» и «Морская царица» (из собрания А.П. Руссова).

Демон десятый. Демон – Ангел.

Врубель объяснял, что его Демона не надо путать с традиционным чертом, демоны — это «мифические существа, посланники... Дух не столько злобный, сколько страдающий и скорбный, но при всем том дух властный... величавый».

Демоны, ангелы, серафимы для художника — божественные сущности, наделенные величием. На его картинах они восстают во весь свой огромный рост, возвещая о мире ином.

Двойственная природа и у шестикрылого серафима – Азраила – ангела смерти.

Демон одиннадцатый – вознесшийся и поверженный.

В 1898 году Врубель, спустя десятилетие, возвращается к лермонтовскому «Демону» (сам Лермонтов до конца жизни переделывал своего «Демона», сохранилось девять его редакций): он колеблется между сюжетами «Демон летящий» и «Демон поверженный».

В 1900 году к художнику приходит признание: на Всемирной выставке в Париже ему присудили золотую медаль за камин «Вольга Святославич и Микула Селянинович».

«Летящий Демон» остается незавершенным. Над «Демоном поверженным» он работает неистово, без передышки, без конца переделывая...
Дальше — диагноз «неизлечимый прогрессивный паралич» и психиатрическая лечебница.

«Дорогая моя женщина, чудесная женщина, спаси меня от моих демонов...», — пишет Врубель своей жене, находясь в больнице.

У этого изломанного Демона — пустые остекленевшие глаза, оперение когда-то мощных крыльев обратилось в декоративные павлиньи перья.

Двенадцатый демон. Пророк

Последний из его «потусторонних сюжетов» — «Видения пророка Иезекииля» — остается незавершенным: в начале 1906 года художника Врубеля не стало — он ослеп.

Доктор Усольцев писал: «С ним не было так, как с другими, что самые тонкие, так сказать, последние по возникновению представления — эстетические — погибают первыми; они у него погибли последними, так как были первыми»

Демон тринадцатый. Посланник иных миров
Быть может, Александр Блок был единственным, кто при жизни полностью принял врубелевский мир:

«Возвращаясь в своих созданиях постоянно к „Демону“, он лишь выдавал тайну своей миссии. Он сам был демон, падший прекрасный ангел, для которого мир был бесконечной радостью и бесконечным мучением... Он оставил нам своих Демонов, как заклинателей против лилового зла, против ночи. Перед тем, что Врубель и ему подобные приоткрывают человечеству раз в столетие, я умею лишь трепетать. Тех миров, которые видели они, мы не видим».

Нам — через столетие — кажется, что Демон другим и не может быть. Он нас тревожит и потрясает...

Автор: Инна Лостман.

В мире живописи мало художников, которых можно узнать с первого взгляда — Lynn Boggess точно один из них. Его пейзажи не просто изображают природу, они ощущаются. При взгляде на холсты Боггесса хочется протянуть руку и прикоснуться — настолько фактурно он пишет.

Lynn Boggess (род. 1958) — американский художник из Западной Виргинии, прославившийся своими масляными пейзажами, которые он пишет не кистью, а мастихином. Он работает исключительно на пленэре — прямо в лесах, на склонах гор, у ручьёв. И это не просто поза: именно в живом, влажном, непредсказуемом воздухе Боггесс добивается той пастозной силы, которая делает его картины почти скульптурными.

Каждая работа — это погружение в материальность природы. Толстые, почти барочные мазки формируют текстуру деревьев, рыхлый снег, блики на воде. Картины не "изображают", а воссоздают — ощущение холодной весны, сырого камня, влажной травы. Плотная краска как будто приподнимает ландшафт над холстом.

Вдохновением для Боггесса остаются дикость и простота природы — леса Аппалачей, ручьи, скрытые тропы. При этом в его работах нет слащавости или «инстаграмной» красоты — наоборот, он будто находит грубую, первозданную поэзию в самых скромных ландшафтах.

Интересно, что до начала художественной карьеры Lynn Boggess преподавал живопись и анатомию в университете, и только позже полностью посвятил себя пленэру. Его работы выставлялись по всей Америке и ценятся как знатоками техники, так и теми, кто ищет в искусстве контакт с настоящей природой.

Юлия Барминова в большинстве работ создает близлежащий фрагмент моря в характерных ей насыщенных сине-зеленых оттенках в сопровождении яхт при почти полном отсутствии дальнего плана. Художница явно влюблена в саму водную стихию.

На вопрос когда Юлия решила стать художником она сказала, что ей кажется, что человек не выбирает творческую профессию. Если внутри него загорается творческая искра, то дальше происходит все само собой. Если есть минимальные условия, тот же карандаш и листок бумаги, то любовь к творчеству непременно проявится.

Юлия Барминова всегда рисовала, и от того даже не помнит подвижные игры со сверстниками. Подругам в тетрадки перерисовывала принцесс. Делала контрольные по черчению за шоколадки. Все это было естественно и просто. Далее решила учиться на архитектора, а параллельно старалась получить художественное образование: работала в разных студиях, училась рисовать маслом, акрилом. Всегда искала что-то за рамками академического образования, потому бросала очередную студию, искала новую.

После окончания обучения считала себя художником и в 2009 году впервые попробовала нарисовать морской пейзаж. Не получилось. Это была личная катастрофа. «Тогда решила: «Море никогда не буду рисовать. Это не мое». Выбросила художественные материалы и устроилась администратором в школу живописи. Лишь спустя четыре года подумала: если меня это радует, почему я этого не делаю?! Я могу рисовать все, что хочу, и просто получать от этого удовольствие. Теперь я никому не должна предоставлять отчеты, корочки и дипломы. Море я не рисовала, но выбрала два главных сюжета: архитектуру и цветы.»

Вскоре творчество изменилось. Прошло два года, как она жила на Кипре. Однажды проходила мимо порта, и при виде рыбацких лодок в сине-бирюзовых волнах на фоне красивейшего заката сердце застучало сильнее. Она нашла сюжет своей мечты.

В 2014 году нарисовала первую неплохую морскую акварель. Тогда же поняла, что нашла себя. Потому что море может рисовать бесконечно. От моря никогда не устает. Для нее это неисчерпаемая тема, бесконечно разнообразная, привлекательная, а потому призывающая к постоянным путешествиям, чтобы увидеть все своими глазами. Побывала во многих портах.

Однако ковидная самоизоляция прервала путешествия. Даже в Крым невозможно было поехать. Но благодаря этой изоляции Юлия решила записаться школу яхтинга для углубления в свою морскую тематику, и вскоре поехала в Питер, познала азы и стала ходить под парусом. С «помощью» карантина вышла на свой новый творческий уровень, перешла с берега в плавание. Теперь в мечтах переход на яхте по Всему Средиземноморью, а далее через Атлантику на Карибы.

„Я не верю в талант. Я верю в то, что время, желание, страсть и энергия, которые вы отдаете творчеству, возвращаются к вам результатом. Сколько вы отдали, столько и вернулось.

А дальше стоит прислушаться к своим желаниям. Надо перестать обманывать себя. Некоторые говорят: «Мне нравится обнаженная натура, но я буду рисовать красные цветы, потому что они лучше продаются». Надо вытащить наружу свою индивидуальность. Так быстрее станешь узнаваемым. Все художники, которых я знаю, очень принципиально относятся к выбору сюжета. Рисуют только то, что нравится. Мечтаешь рисовать камни или налить краску в банку и вылить ее на холст? Готов это делать бесчисленное количество раз? Значит, это твое. Посмотри на творчество как на нечто, где тебе позволено абсолютно все.

Я не родилась художником-акварелистом, рисующим море. Творчество дарило мне такое счастье, что я стала делать это снова и снова. И я хочу продолжать.“